Музыка была громкой, но не такой уж режущей слух, как в некоторых клубах. Мелодия звучало устало, хотя, возможно, дело было во мне. Когда мои глаза привыкли к полумраку, я разглядела маленькие столики, расставленные тут и там по неожиданно большому помещению. Тут была главная сцена и платформы поменьше в виде столов, окруженных сиденьями для зрителей. Было около семи часов вечера, так что мужчины уже заняли свои места в тусклом помещении. На платформах в виде столов ползали женщины — голые, как и было обещано на вывеске. Я отвела глаза в сторону, поскольку есть такие вещи, которые полагается видеть только гинекологу или любовнику.
Главная сцена была огромна и пуста. От нее отходил небольшой помост, а сама она была окружена сиденьями для зрителей. Я ни разу ни в одном стрипклубе не видела ничего, напоминающего эту сцену, за исключением допотопных кинофильмов.
Виктор вел нас между столиками, и мы следовали за ним, ведь если бы меня несли на руках перед толпой посетителей, это шло бы вразрез с нашей легендой.
Эдуард не пытался как-то приободрить меня, он просто держал свою руку крепко согнутой в локте, чтобы я могла цепляться за него двумя руками, и продолжал медленно идти вперед. Олаф и Бернардо по-прежнему держались позади. Виктор оказался возле небольшой двери подле главной сцены задолго о того, как до нее добралась я. Острая боль перешла в ноющую, вызывая головокружение. У меня перед глазами начали расплываться круги, что было фигово. Сколько же крови я потеряла, и сколько все еще продолжаю терять?
Мир для меня сузился до тех усилий, которые я прилагала, чтобы передвигать ноги. Боль в животе стала отдаленной, в то время как мои глаза заволокло туманными пятнами, светлыми и темными. Я мертвой хваткой вцепилась в руку Эдуарда, предоставив ему заботиться том, чтобы мы ни на кого не налетели.
До меня донесся голос Эдуарда:
— Все, Анита. Можешь остановиться.
Ему пришлось ухватить меня за плечо, чтобы заставить взглянуть на него. Я стояла, уставившись на него, глядя ему в лицо, не понимая, отчего окружающие краски вдруг стали ярче.
Чья-то рука легла мне на лоб:
— Ее кожа на ощупь холодная, — раздался голос Олафа.
Эдуард взял меня на руки, отчего меня моментально скрутила боль столь острая, что я вскрикнула, а мир расплылся на яркие полосы. Я сосредоточилась на том, чтобы подавить приступ тошноты, и это помогло мне справиться с болью. Тут мы оказались в каком-то тусклом помещении, хотя тут было и не так темно, как в клубе. Меня уложили на стол под свет ламп. Подо мной оказалась простыня, под которой отчетливо угадывалась пластиковая поверхность стола.
Кто-то прикоснулся к моей левой руке. Я разглядела незнакомца, моментально напрягаясь:
— Эдуард! — позвала я.
— Я здесь, — отозвался он, встав в изголовье импровизированной кушетки.
— Это наш врач. Он самый настоящий врач, он спас многих моих людей. Доктор настоящий профи в том, что касается накладывания швов на раны, это позволяет нам избежать шрамов, — пояснил Виктор.
— Сейчас будет слегка больно, — предупредил врач.
Он воткнул в мою руку иглу капельницы, из которой в меня начал поступать раствор. Я была в состоянии шока. Мне удалось разглядеть лишь темные волосы и темную кожу доктора, еще я успела заметить, что у него были более выраженные этнические черты по сравнению со мной или Бернардо. В остальном он казался мне размытым пятном.
— Как много крови она потеряла? — спросил врач.
— В машине, казалось, не очень-то много, — ответил Эдуард.
Я уловила какое-то движение и попыталась проследить за ним взглядом, но Эдуард удержал мою голову, положив ладони по обе стороны моего лица.
— Смотри на меня, Анита, — потребовал он. Так обычно родители закрывают ребенку глаза, чтобы он не видел большого злобного доктора.
— Е-мое, — испугалась я. — Плохо дело.
Эдуард улыбнулся:
— А что такое? Я недостаточно хорош? Могу позвать Бернардо, чтобы ты могла любоваться им. Он посимпатичнее будет.
— Ты дразнишь меня, пытаясь отвлечь мое внимание. Черт, что происходит? — раскусила его я.
— Врач не хочет давать тебе наркоз, учитывая твою кровопотерю и шоковое состояние. Будь мы в клинике с необходимым оборудованием, он бы попробовал дать тебе обезболивающее, но за неимением этого, доктор не хочет лишний раз рисковать.
Я тяжело сглотнула, и на этот раз виной тому была не тошнота, а страх.
— Там же четыре царапины! — поделилась я своими подозрениями.
— Ну да.
Я закрыла глаза и попыталась выровнять пульс, подавив непреодолимое желание спрыгнуть со стола и удрать.
— Не хочется мне этого делать, — пожаловалась я.
— Да знаю я, — отозвался Эдуард, все еще охватывая руками мою голову, не пытаясь ее удерживать, а просто вынуждая меня смотреть на него.
Откуда-то справа раздался голос Олафа:
— Анита залечивала раны и похуже. В Сент-Луисе им не пришлось накладывать швы.
— Лишь потому, что ее раны заживали слишком быстро, и это не было необходимым, — возразил Эдуард.
— А почему она сейчас так не может? — не отставал Олаф.
Тогда я подзарядилась от лебединого царя, а посредством его — от всего его народа по всей Америке. Прилив силы был ошеломительным. Его хватило, чтобы спасти мою жизнь, жизнь Ричарда и Жан-Клода. Все мы тогда были серьезно ранены. Энергии оказалось настолько много, что даже впоследствии, когда я получала более серьезные раны, я залечивала их без всяких шрамов в рекордные сроки, почти как истинный ликантроп. Но объяснять это посторонним я не хотела, так что вслух я сказала лишь: